class="p1">Стопэ.
А что на моей свадьбе делает шизик Лешей, вашу мать!
Как только разбираться иду, так вижу… что с моим ребенком Карелин разговаривает.
С. Моим. Ребенком.
Метеором траву выжигаю, пока топаю до них.
Пэр-мафиози как-то странно на меня смотрит. Жена у него — без горшка два вершка, с очень серьезным лицом. Беру за плечи сразу Ваню.
— Наши поздравления, естественно, — заводит сразу умник своим вышколенным голосом. — И, пожалуй, лучшая свадьба, на которой я бывал.
— Ну, я на твоей не бывал, так что тяжело сравнивать.
— А не с чем сравнивать, — улыбается женушка его, — у нас практически не было свадьбы.
Чесняк, думал, меня просто не пригласили, ну ладно. Куда бы я тогда без Алисы пошел и зачем.
Карелин проницательным взглядом окидывает Ваню, но язык при себе держит. Пусть только слово…
— Спасибо за приглашение, — мистер Вежливость приосанивается.
Собираюсь прямо заявить, что благодарить он должен своего дружбана, но Ваня первым заговаривает:
— А они всех позвали. Ну почти всех. Директора детдома — нет, потому что его убили.
— Не «они», а мы, Ваня. Ты еще вторую версию списка от руки писал, помнишь? А директор давно умер.
— Тот детдом, вокруг которого… все и вертелось? — интересуется Карелин, и что-то улыбочка из него прет.
— Это не Кулак директора убил, — вдруг заявляет подросток. — Все так думают, но это неправда вообще.
Что это на него нашло. Ну вот, две минуты поговорил с псевдо аристократом южным, и нате вам результат.
— А кто же тогда? — не скрывает любопытства Карелин.
— Дед Пихто, — тяну ребенка за собой, а то сейчас еще сам в убийстве признается.
— Василий! — окликает меня британский неудачник. Смотрю на него с супругой, и вот не могла она его хорошенько пристрелить, навсегда, например?
— Ты мне должен, — кивает он. — Но считай, мы — квиты.
— Одолжение тебе сделаю, как обещал, не парься, и благотворительности здесь не надо, ага.
— Я не про одолжение из прошлого, — улыбается он. — Я про то, что тебе легализоваться пришлось, и вот мы все здесь оказались. Иван, до свидания, приятно познакомиться. Мы пойдем уже, потому что в столице останавливаться не будем.
Вот бы такой наглости заиметь, можно подумать, это прямо его заслуга, что я легализоваться решил. Нет, нет предела чувства собственной важности у этого неудачника.
Алиса смеется вместе с консультантом Витей над фотографиями какими-то, и я ее прямо с танцпола утягиваю.
Тут неподалеку хибарка есть, что на ладан дышит, с садовыми инструментами и удобрениями, а у меня давно созрел план.
Между прочим, ночь уже наступила, и она — брачная, ага.
Ну что же, я знала за кого замуж выхожу.
Наглый бес меня прямо со свадьбы в хлев утащил, а теперь, когда он борется с заевшими и запавшими петлями, то только смеяться остается.
Сопит мне на ухо, как наконец-то внутрь затягивает, а я ему демонстративно по рукам даю.
Господи, да здесь не развернуться, и гремит инвентарь при каждом нашем движении.
— Ты что… что делаешь! Мы сейчас упадем!
— Никто никуда не упадет, еще чего.
Темень беспросветная, а мы, слава богу, наконец-то замираем. К грудине меня боров спиной прижимает, по воланам и бюстье шарит рукой, а на ухо полушепотом рокочет:
— Вот кто-то и попался наконец.
— Ты! Вася, предупреждаю, не порть платье. Нам нельзя его портить.
Он довольно смеется и хмыкает, но перед тем, как я приструнить наглеца собираюсь, жадная рука ворох юбок побеждает, и у меня дыхание перехватывает. Добрался все-таки!
Ласкает беззащитную шею мою, имитируя собственные щедрые нежности у меня между ног. Только посмотрите… какой мастер! Я только пузыри чуть ли не из слюней пускаю, вместо того, чтобы протестовать. И по носяре поцелуями еложу, когда удается шею выкрутить.
К чему-то металлическому и конкретному он все-таки меня прижимает, и пышные юбки сзади тоже оказываются побежденными. Вскрик-смешок из моего горла быстро сменяется совершенно идиотскими звуками, название которым я придумывать не собираюсь! Мне кажется, первобытные создания поэлегантнее знаки подавали.
— Испортим платье, — горячит и увлажняет мне ухо, — испортим. Но даже не сейчас.
Хватаюсь за колонну его шеи, собственную голову откидываю. Его грудина сзади раскаленной ощущается, но это ничто по сравнению с лавой напряжения и экстаза, что он у меня прямо внутри разгоняет жесткими толчками.
Кулаку нравится, что я и слово выдавить не могу.
— Это просто… закуска, малышка, пока, — от частых вздохов сам говорит вразнобой. — Брачное утро будет как зашибись у нас.
— Только платье. Вася, платье. Не порви.
— Конечно, порвем, испортим, все будет. — Губами щеку мне мнет. — С утреца сниму с тебя, и прямо на нем тебя и распечатаем. Хочу на нем прям все делать.
Кулак мне так шумно в ушную раковину задыхается, что даже отклониться чуть пытаюсь, но двигаться… двигаться так глупо, когда он меня всю держит и накачивает-накачивает удовольствием.
— Н-на нем? Нет… Нельзя.
— Конечно, можно. Я второе заказал, копию. На память же. Какая… удавка у тебя тут тесная, ага.
И ручищей мне сверху под корсет лезет, сейчас же порвет! Мычим и барахтаемся в движениях, потому что я вроде и сопротивляюсь, и вроде как помогаю ему. Наконец пальцы цепляют мой сосок — хлестко и коротко — и мы вдвоем вроде как в другое измерение попадаем, и крутит нас, и вертит, и будто переворачиваемся в туннеле жарком.
Он мои вскрики перехватывает мазками поцелуев, дотягиваясь лишь до уголков моих губ.
— Я все… изучил уже, — пыхтит он. — Да я утром его за минуту стяну.
— Ты порвать… собирался!
Он коротко смеется, и я тоже не удерживаюсь.
— Потом еще порвем, не кипишуй.
Когда я обмякаю в крепких объятьях, он все еще не закончил. Глажу-скольжу ладонями по коже взмокшей, ногтями за волоски цепляюсь.
Сжимаю его изнутри, когда Кулак контроль теряет, и будто слабой вспышкой удовольствие еще раз вспыхивает, остаточное.
— Любовь моя, — ноздрями он мне по локонам проходится, не может раковину надыбать, — иди ко мне еще.
Соглашаюсь мычанием, и мы друг друга укачиваем, минуты неисчисляемыми становятся.
Как жаль, боров улыбки моей не видит, когда наблюдаю за его попытками мне платье в порядок привести. Удачными попытками.
